Долгожительница из исчезнувшего Городка

– Родилась я 7 сентяб­ря 1924 года в поселке Городок Тетюшского района, километр-полтора от Волги, домов 40 в нем было. Жили практически в лесу, говорили, как в ямке, в низменности. Колхоз наш назывался «Красный партизан». После вой­ны всех оставшихся жителей переселили в Кашку, которая располагалась ­неподалеку.

Мама моя вышла замуж за вдовца с пятью детьми, хоть и молоденькой еще была, потом совместных еще девять родила, пятеро умерли. То есть нас всего 9 осталось. Маме очень тяжело всех было растить, она часто плакала.

И грянула война...

Накануне войны мы с подругой встали рано, поехали в Тетюши, чтобы оттуда на пароходе добраться до Казани. Решили с ней кудри завить, химическую завивку сделать. Приехали в город, в парикмахерскую при­шли, прически нам сделали, мы такие красивые стали, как нам тогда казалось. Остановились у родственников переночевать, а тут по радио войну объявили. Мы быстро собрались домой. На пристани суматоха, вернулись в поселок, мама плачет. Но в этот день никого не призвали. Затем из нашей семьи двух старших детей отца забрали на фронт и мою сестру родную.

Осенью трех девушек из Любимовки, Зеленовки, Колунца и меня отправили в Свердловск, на завод. Мы щипали из сосновых веток хвою, потом, уже в цеху, из них в чанах варили сахарин, сироп, он горьковато-сладкий на вкус был. Это был витаминный напиток. Его отправляли на фронт воинам, разливали в бутылки и закручивали, как лимонад. Он для желудка тяжелый был, но мы пили, хлеба в день давали по 250 граммов, вот и весь рацион, голодно. Зимой под 40 градусов мороза, жили в бараках, которые отапливались буржуйками, дрова экономили, холодно, да еще блохи кусали, спать невозможно. С утра до вечера работали, сколько надо часов, нас не спрашивали. Мы стали болеть, молодые, худые были, зиму прозимовали.

И решили мы с подругами вернуться домой. Кое-как добрались, и на поезде в товарном вагоне, и в кочегарке на пароходе до Тетюш.

Дома меня взяли секретарем в сельсовет. Спустя время приехала милиция, начали расследовать, почему сбежали. Потом в Куйбышев отправили, там тоже такие же девчонки, как я, были, просидели мы три месяца, затем домой нас ­отпустили.

Приближали Победу в тылу

Помню, как лес пилили зимой возле Урюма, жили на квартире вчетвером. Одежка старенькая на мне, папин пиджак, лапти да портянки шерстяные. Придем из леса, все мокрые, на печке белье сушили, а наутро снова его надевали.

Зима прошла, стала я в колхозе работать, пахали мы на быках землю, вожжи держишь – и вперед, потом сеяли зерно. На огороде колхозном трудились, сажали морковь, свек­лу, помидоры, огурцы.

Вторую зиму нас опять послали дрова пилить. Валили деревья, потом распиливали и штабелем складывали двухметровки. А они неподъемные были, ноги дрожали от напряжения. Не представляю, как я после этого еще и детей смогла родить.

Прислали извещение, что погибли братья. Папа работал в колхозе, коров охранял ночью. Его бык забодал, два ребра сломал, он полгода поболел и умер в 1942 году.

Летом мне поручили на телеге, в которую быка запрягали, почту возить в Тетюши и молоко, обратно – газеты, письма-тре­угольники с фронта. Бывало, едем, едем, а бык ляжет и лежит, мне советовали за хвост его тянуть, а он не встает. Я плачу, а что делать, потом уж приноровилась. Дорога ухабистая, молоко теплое, приехала, а во флягах из молока масло взбилось. Два года так и работала. Потом послали окопы копать в Беденьгу. Зима холодная, земля не поддается, мерзлая, ломом долбишь, комки в глаза летят.

Дома подворье было, яйца, шерсть овечью, молоко сдавали государству. У нас еще горох был в амбаре.  Мама его молола, и мы из него ботушки, лепешки такие, пекли на молоке в печке, вкусно было.

Мирная жизнь подарила семью

О нашей Победе услышали по радио на улице, возле правления громкоговоритель был. Жители поселка собрались: у кого погибли родные – плачут, у кого в живых остались – радуются, домой ждут. Что там было – шум и гам. Сестра Антонина вернулась с фронта через полгода.

После войны, у кого скотина имелась, можно было прожить, если не было, то тяжело приходилось. Потом, уже через год, с нас и налоги сняли по продуктам, все в семье ­оставалось.

Война закончилась

9 мая, а 29 мая я уже замуж вышла за односельчанина Михаила, вернувшегося с фронта. Вечер сделали, на столе – простая еда.  Фата на мне была из марли накрахмаленной, платье атласное розового цвета мамина сестра сшила, рюши пришила – вот и все украшения, – вспоминает Елизавета Якимовна.

Пожив немного на родине, молодые решили уехать в Ташкент, к знакомым односельчанам. Жена устроилась на молкомбинат, где и отработала 25 лет, муж трудился на заводе. Сначала снимали квартиру, потом своим жильем обзавелись, родились сын и дочь. Однажды ужас войны напомнило Пантюхиным землетрясение, случившееся, когда дочка была совсем маленькой. Схватив ее, родители бросились бежать.   

В согласии Михаил и Елизавета Пантюхины прожили вместе 50 с лишним лет, муж умер, и привела ее судьба на малую родину, в Кашку.

Интересную женщину приметил сельский вдовец, и, хотя обоим было немало лет, стали они жить вместе. Как в народе говорят, под старость лет есть с кем чаю попить, о ком заботиться.

Со временем, как труженица тыла и вдова ветерана Великой Отечественной войны, Елизавета Якимовна получила квартиру в Южном микрорай­оне города.

– Живу одна, детей уже нет со мной, продолжают наш род трое внуков, четыре правнука. Приезжают, навещают, – с улыбкой произносит женщина. – Из соцобслуживания ко мне приходят, помогают в повседневной жизни, односельчане наведываются, нам всегда есть о чем поговорить. Такие теп­лые встречи скрашивают мои дни.